Глава 22: С Днем Homecoming

Счастливое возвращение домой

Предсмертная агония Советского Союза

В понедельник утром, когда мы собирались выезжать из дома в аэропорт, один из друзей Павла и Ольги пришел к ним домой и спросил: «Вы смотрели телевизор сегодня утром?»»

Когда мы ответили, что не смотрели, он сказал: «Горбачева держат в заключении на его даче в Крыму, где он отдыхал». Это было на расстоянии всего лишь в 150 километров от того места, где мы были. Никто не знал, что это значит в данный момент и что это может значить в будущем. Было немного страшно, что мы не знали, что может произойти в стране, но мы поехали в аэропорт и стали ждать посадки в самолет. Сейчас мы путешествовали по-русски, не как туристы, а как местные жители.

Посадка проходила не очень гладко. Было очень много людей, но мы смогли сесть в самолет. Когда люди садятся в самолет даже при наличии билетов на конкретные места, не существует никакой гарантии, что их место будет свободно. Когда мы добрались до наших мест, они были уже заняты. К счастью, мы смогли найти другие места рядом, и полет до Новосибирска прошел хорошо.

Нет необходимости ехать на поезде

Я позвонил внучке своего старшего брата Петра и сказал ей, что мы приезжаем в Новосибирск в понедельник вечером около шести часов. Потом мы поедем на поезде в Славгород, где они живут, и потом еще нужно будет проехать от станции до их дома двадцать минут. Я не знал точно, во сколько мы приедем туда. Им надо было это узнать у себя в городе.

Когда мы приехали в Новосибирск и стали ждать свой багаж, кто-то сказал за моей спиной: «Дядя Джон». Я оглянулся, чтобы увидеть, кому принадлежит этот голос, и увидел молодого человека, который подошел ко мне и сказал на нижненемецком: «Меня зовут Яков Блок». Его товарищ подошел к нам и сказал: «Меня зовут Александр Фризен».

И я понял, что это за люди. Яков Блок – это внук моего пропавшего брата, а Александр Фризен – муж внучки моего брата Елизаветы, с которой я разговаривал в воскресенье вечером. Они приехали в Новосибирск, чтобы встретить нас на машине, чтобы нам не пришлось ехать на поезде. Они сказали, что на поезде ехать слишком долго. Это был действительно очень приятный сюрприз!

Когда мы уезжали из Новосибирска около девяти часов вечера, шел небольшой дождь. Дорога была современной и по ней было приятно ехать. Вдруг внезапно дорога из гравия с выбоинами сменила гладкий асфальт. Я сказал Александру, что должно быть в этом месте ремонтируют дорогу.

Он засмеялся и сказал: «Нет, дядя Джон, здесь не ремонтируют дорогу. Такая дорога здесь всегда». К сожалению, он был прав. Самые лучшие дороги пролегают у больших городов.

К счастью, нам было легко общаться друг с другом, потому что они говорили на нижненемецком. Яков говорил не очень свободно, но этого было достаточно для общения. Фризен говорил очень хорошо.

По дороге Петерс спросил, можем ли мы остановиться и выпить по чашечке кофе, но Фризен снова засмеялся и сказал, что нет. По дороге не было никаких ресторанов, куда можно было бы зайти. То же самое было и на Украине.

Мы приехали к ним домой в три часа ночи. Жена Александра Елизавета встала, чтобы приготовить нам что-нибудь перекусить, но мы сказали, что мы предпочли бы просто лечь спать.

Когда я встал в девять часов на следующее утро, мне сказали, что для меня натоплена баня. После бани, которая напомнила мне мое детство, было много дел.

Наблюдая за тем, как пишется история Пришла еще одна из внучек Петра – Анна. Вскоре после этого пришел муж Анны Иосиф Больц, и она познакомила его со мной. Она работала учителем в школе, а он был директором школы. Раньше она писала, что он был секретарем в местном отделении коммунистической партии. Я сказал: «Ты же писала, что он был секретарем местного отделения партии». Она ответила: «Это было давно, но не сейчас. Сейчас лучше». Так что много изменений произошло и до переворота. Они рассказали нам, что передают по телевидению, но мы не могли это понять. Позднее в тот же самый день пришли Лена и Павел Обхольц. Лена – последняя оставшаяся в живых дочь моего брата и она была очень рада увидеть меня. Мы познакомились в 1978 году в Новосибирске.

Павел продолжал меня информировать о происходящем перевороте. По телевизору передавали очень хорошие репортажи об этом, может быть, там показывали не все подробности, которые показывали в Америке, но людей хорошо информировали о происходящем. Мы спрашивали людей: «Что это может значить?»

Они отвечали: «Мы не знаем, что это может значить».

Скоро стало очевидным, что происходит настоящая революция. По телевизору показывали большие толпы людей, которые протестовали против сил, окруживших Белый Дом - штаб-квартиру Российского правительства под руководством Бориса Ельцина. Они пытались помешать тому, чтобы власть перешла в руки военных. В тоже самое время военные не спешили подчиняться приказам. Это нежелание стрелять в своих же людей приветствовалось по всей стране. Тысячи людей сменяли друг друга, чтобы протест непрерывно продолжался круглыми сутками. Единственный способ, как военные могли захватить штаб-квартиру правительства, - это давить людей, а военные были не в состоянии это сделать. Это действительно была народная революция, и в среде военных было много сочувствующих. Мы смотрели, когда показывали, как Ельцин встал на танк, что впоследствии стало его знаменитым поступком, и обратился к военным, призывая их не выполнять приказов коммунистов. Он убеждал военных, что у лидеров переворота нет полномочий. К утру четверга противостояние практически закончилось, и наши люди радовались, так как было похоже, что гражданской войны удалось избежать. Павел

сообщил мне, что большинство руководителей переворота были арестованы, а один застрелился.

Внезапно я осознал, что я стал свидетелем второй революции, и что я нахожусь в том же самом месте, где я находился, когда к власти пришли коммунисты более семидесяти лет назад.

Празднование в семейном кругу

В тот первый день мы гостили в деревне Гришковка, в доме двоих детей Петра, сына моего брата. Вечером вся семья собралась в доме Александра и Елизаветы Фризен. Там я распаковал подарки, которые я привез из Америки. Мы привезли целый чемодан, в котором была различная одежда, нижнее белье, носки, рубашки, платья и деньги. Все это мы распределили между всеми членами семьи. Там были четыре сестры: Анна Больц, о которой я уже упомянул, и ее муж Иосиф; Елизавета Фризен и ее муж Александр; Лилия и ее муж Анатолий Мажстро; Валентина и ее муж Андрей Бройнерт со своими детьми и Яков Блок. Его жена Елена и их двое детей были там ранее на протяжении недели, но уехали обратно в Барнаул, а он остался, чтобы познакомиться со мной. Все это были дети сына моего брата Петра, которого также звали Петр. Семья сына моего брата Иакова живет в Бишкеке, в Киргизстане и мне не довелось с ними повидаться. Дочь моего брата Лена и ее муж Павел Обхольц тоже были с нами, а с их семьей мы познакомились позже.

Наше семейное собрание прошло прекрасно – мы смогли познакомиться, выразить любовь и признание и мы все были переполнены радостью. Они сказали, что они очень признательны мне за подарки, но также подчеркнули то, что самый большой подарок для них – это мое присутствие с ними. Я не могу выразить словами, что это значило для меня.

На следующее утро Александр Фризен повез Петерса, меня и Иакова Блока, который тоже еще был там, посмотреть на различные деревни. Мы отправились в деревню Александровка, где жил Иоганн Шмидт. Он приходился двоюродным братом Анне, жене Алвина Петерса. У Петерса тоже был целый чемодан подарков для них и для других родственников.

Для меня встреча с Иоганном Шмидтом была полна ностальгией. Я помнил, что он и его мама, которая была моей сводной сестрой, жили в нашем доме какое-то время после смерти его отца. Тогда он был еще маленьким мальчиком. Я напомнил ему об этом, но он не смог этого вспомнить. Тогда ему было всего лишь пять лет, а мне было около десяти.

После этой встречи мы поехали в другие деревни. Однако многих старых деревень уже больше не было. В большинстве случаев четыре или пять поселений были объединены в один колхоз. Потом все жители этих деревень переезжали в одну деревню, строили новые дома, а старые сравнивали с землей. Деревня Блуменорт, где я родился, уже больше не существовала, на ее месте было хлебное поле.

Место моего отрочества

Потом мы поехали в деревню Петровка, где мы жили после того, как моя мама вышла замуж за Петра Исаака. Туда мы переехали, когда мне было девять лет. Там я жил с девяти лет до пятнадцати лет, и именно в это время человек является наиболее впечатлительным.

Когда я увидел название этой деревни, я очень обрадовался. Конечно, я уже знал, что той деревни уже больше нет, потому что нам об этом сказали заранее. Но просто оказаться в том самом месте! Я попросил Александра поехать помедленнее. Я хотел попытаться узнать то место, где мы жили.

Прямо позади нашего дома находилась березовая роща. Дорога была перенесена в другое место, так что все выглядело слегка иначе, но, когда я увидел кладбище, я смог сориентироваться. Я попросил остановиться там на минутку, потому что я помнил, в какой стороне от кладбища находился наш дом; он находился по диагонали через улицу, но не очень близко. Рядом с улицей стояла школа, а кладбище было позади игровой площадки.

Я нашел приблизительное место, где находился наш дом. Он был прямо перед березовой рощей. Трудно описать словами, что я чувствовал. Насколько это было для меня радостным и эмоциональным переживанием! Оттуда мы отправились в деревню Десярка, которая раньше называлась Шонвизе. Там жил Генрих Валь. Он также приходился двоюродным братом Анне Исаак Петерс (дочери моего сводного брата и жене Алвина Петерса). Здесь Петерс разгрузил оставшиеся подарки и отдал им свой пустой чемодан. Семейство Валь жило в очень комфортабельном доме. Он занимал хорошую должность контролера в местном колхозе. Но у него уже были оформлены все документы для отъезда в Германию. Сейчас они живут в Германии. Мы пытались отговорить их от отъезда и говорили: «Зачем вам уезжать, когда все здесь становится лучше и особенно теперь после этой революции, когда у вас будет еще больше свободы?»

Но они были настроены очень скептически. Они думали, что все изменится только на какое-то время, а потом все станет еще хуже. Так что, когда у людей появляется возможность уехать, многие из них так и поступают, также как это сделали и мы много лет назад.

Сосед из прошлого

Самое лучшее время этого дня наступило вечером. Уже стало позднее, чем мы планировали, но на обратной дороге к дому моей племянницы мы остановились в Славгороде и посмотрели на строительство новой церкви. Было здорово увидеть, что в Советском Союзе строится новая церковь. Мы остановились там и осмотрели ее.

Также мы пообщались с некоторыми людьми. Один мужчина сказал, что его зовут Корнелий Исаак. Я спросил его, откуда он. Он сказал, что он из деревни Блуменорт! Это та самая деревня, где я родился.

Я не помнил, чтобы там жили Исааки, но он сказал, что хорошо помнит семью Блоков, особенно Петра Блока, моего брата. Он не помнил нас – для этого он был слишком молод. Он сказал, что Петр Блок и его отец были арестованы и их увезли на одних санях холодной зимней ночью. И никто больше ничего не слышал ни об одном из них. Насколько подобное переживание роднит людей!

Радость быть дядей Гансом

Оттуда мы поехали к дому Лены и Павла. Мы приехали туда в девять часов вечера, как раз перед наступлением темноты. Там была вся семья, собралось много людей, и я не мог вспомнить все их имена. Лена и ее семья были очень рады, что к ним в гости приехал дядя из Америки. Иногда они называли меня дядей Джоном, но в основном они называли меня дядей Гансом, когда говорили по-немецки. Большой стол был весь заставлен яствами и только и ждал, когда все приступят к ужину. Мы познакомились с Лениными детьми, их супругами и их детьми. Потом настала моя очередь снова открывать чемодан и раздавать последние подарки, которые я привез. Я сказал: «Это все. Можете взять чемодан, я оставлю его вам».

Уже было очень поздно, когда они наконец-то разошлись по домам. Ночевать там остались только Лена и ее муж.

Знакомство с семьей моей племянницы

Следующее утро выдалось достаточно спокойным. Мы с Леной смогли поговорить о ее родителях, моем брате и его жене, и как все было, когда ее отца арестовали и оторвали от семьи. Она рассказала мне, где они жили после того, как они вернулись из Москвы в тот раз, когда они пытались уехать в Германию. Она также дала мне письмо, которое написала ее мама и оставила после себя, когда она умерла. Оно было написано по-немецки в стихах. Я перевел его прозой и цитирую ниже.

“Надгробная плита спокойствию и миру”

Я часто вспоминаю о том радостном времени, когда я была счастлива и довольна.

Когда мы были помолвлены и соединены брачными узами перед алтарем в 1921 году.

Это было время великого удовлетворения и радости. Так мы и жили до лета 1929 года.

Потом мы оставили нам дом и наше окружение и уехали в большой мир в поисках лучшей жизни. (Это произошло, когда они присоединились ко многим другим меннонитам в Москве и пытались иммигрировать). После нескольких недель ожидания нам приказали вернуться. Это принесло нам боль и страдания, а совсем не радость и благополучие.

И вот мы вернулись домой. Здесь мы вступили в колхоз, где мы оба работали как настоящие друзья до осени 1934 года. Из нас сделали безгласных людей. (Все гражданские права были отняты). Мы жили там до апреля 1935 года. Потом мы переехали в Павлодар (провинциальный город). Здесь мы обрели чувство благополучия в том, что у нас было все необходимое для жизни. Мы жили там до февраля 1938 года, когда нас постигла невероятно болезненная трагедия. Мой дорогой и возлюбленный муж, отец наших четырех детей был арестован и помещен в темницу, где ему пришлось страдать в разлуке с детьми и со мной. Мы с детьми плакали и стенали, но не было спасения. Он прокричал: «Я ничего плохого не сделал, я вернусь», - и сани исчезли.

Как непередаваемо тяжело все это было. Я жила в постоянном переживании и боли. 24 сентября 1939 года мы переехали обратно в наш старый дом, где жили мои сестры. Они приняли моих детей и меня, и мы стали жить с ними. Я снова вступила в колхоз, где мы с моими мальчиками зарабатывали на жизнь.

Я смогла успокоиться, потому что я всегда верила, что мой муж вернется домой. (В это время он уже был казнен, но она так и не узнала об этом). И потом снова настанет хорошая жизнь и мне с детьми больше не придется доводить себя такой тяжелой работой.

В июне 1941 года мы узнали, что страна вступила в войну и каждому мужчине придется воевать. Я подумала, что мне некого посылать на войну и что другой разлуки не случится.

Моего мужа нет, и никто не знает, где он. У меня нет покоя ни днем, ни ночью. Я стала опасаться, что у меня может произойти инфаркт.

В феврале 1942 года был какой-то праздник, и дети пошли в нем участвовать. Я осталась дома одна. Внезапно открылась дверь, и пришел мой младший сын, весь дрожащий с лицом белее снега.

Я спросила: «Мой Яков, почему ты пришел домой так рано»? Сначала он заколебался, но потом сказал: «Мне принесли повестку и сказали, что мне придется уехать далеко-далеко. Я не знаю, куда. Мне это очень тяжело, потому что я такой молодой». (Ему было семнадцать лет и его отправили работать на угольную шахту). Я горько плакала и рыдала: «Это бремя слишком тяжело». Я искала утешения и нашла его в Боге.

Прошел месяц и они потребовали моего старшего сына. Я подумала, что мое сердце не выдержит, но он сказал: «Мама, не переживай так. Пройдет немного времени, и мы вернемся вдвоем». И я ждала и надеялась, но пришла только новая боль. В феврале 1943 года мне было предписано явиться для работы в городе и оставить двух моих юных дочерей одних. Тогда я не знала, как я могу их оставить, потому что они еще были очень молодыми.

Это оказалось моим спасением; мне разрешили остаться с ними. Однако это продолжалось только до июня 1943 года. Потом мы вместе с моей шестнадцатилетней дочерью получили приказ явиться для работы в трудовой армии. Это было тяжело, потому что Тина еще была так молода.

Мы прибыли в город, откуда мне разрешили вернуться. Это было по благодати Божьей. Но моей Лене, которой тогда было шестнадцать, пришлось одной вступить в этот большой мир. «Дорогое дитя, ищи силы и утешения в Боге. Он не оставил нас». Потом Лена сказала мне: «Это были последние слова, которые я слышала от моей матери, и я никогда их не забыла. Мы были разделены друг с другом. Тогда никто не знал, как долго это будет продолжаться, но мы так и не увидели друг друга больше никогда. Наша дорогая и возлюбленная мама умерла в 1945 году. Когда наконец-то закончилась война, она была преисполнена радости, потому что вернутся ее дети. Но она не смогла перенести эту радость. У нее случился сердечный приступ, и Бог взял ее домой на небеса».

Это сочинение мне было передано Леной, единственной из семьи моего брата, кто был еще жив во время моего визита в 1991 году. Оба его сына к этому времени уже умерли. У каждого осталось пять детей.

Прогулка по деревне Табун Лена с одной из своих дочерей пошла со мной пешком, чтобы посмотреть разные дома, где жили дети ее братьев, все это было в деревне Табун. По дороге мы зашли в продовольственный магазин, в котором был очень скудный ассортимент товаров. Многие полки были пустыми; на одной полке лежало несколько буханок хлеба и какие-то консервы на другой. Нам сказали, что еще утром полка с хлебом была полной, а сейчас, хотя еще даже не наступил полдень, уже почти ничего не было. В магазине одежды мы нашли несколько кепок и курток, но больше почти ничего не было. Мы познакомились с продавцами, которые пользовались счетами для подсчета денег. Я сказал, что мне нравится их компьютер. Они оба слышали этот термин раньше и сказали: «Это не компьютер».

Я сказал: «Вы делаете именно то, что значит слово “to compute” (считать)». На улице мы встретили двух женщин. Моя племянница сказала: «Я бы хотела Вас познакомить с нашими школьными учительницами». Мы остановились и немножко поговорили с ними. Одна из них говорила по-немецки, и мы рассказали им, кто мы такие, откуда приехали, что мы делали и так далее. Я заметил, что они хорошо одеты. Одна из них ответила и сказала, что у них нет никакой приличной повседневной одежды, как есть у нас. Тогда на мне была одета теплая спортивная куртка, и она сказала: «Должно быть, такая одежда очень удобная, но нам всегда приходится надевать самое лучшее, когда мы куда-то идем».

Нет возможности позвонить в США

В тот день мне нужно было снова поехать в деревню Гришковка. Местная группа меннонитов, которая обычно собиралась для поклонения по субботам, перенесла свою службу на четверг, потому что я там был в это время, и они хотели, чтобы я им проповедовал из Слова Божьего. Сын Павла и Лены Виктор и его жена Катя отвезли нас в Гришковку на машине. Там нас ждал Генрих Валь. Он принес нам телеграмму от моего сына Пола из Южной Калифорнии, в которой он просил меня немедленно позвонить ему или позвонить в Американское Посольство в Москве или в Ленинграде. Мы и до этого много раз пытались позвонить домой, но дозвониться никак не получалось.

Когда я пытался позвонить своей жене во вторник, мне сказали, что мой звонок будет возможным только в четверг в шесть часов вечера. Так что быстро дозвониться было невозможно.

Я позвонил в Американское Посольство в Москве и там мне сказали: «Сейчас уже позже пяти часов и нужных людей здесь нет. Перезвоните утром». Я перезвонил туда утром и сказал, что мы не можем связаться с нашими семьями, которые остались дома, а нам нужно было им сообщить, что с нами все в порядке и мы в безопасности. Люди в Соединенных Штатах не знали, идет в стране война или нет. Также американцам порекомендовали покинуть страну, но мы об этом не знали. Там, где были мы, все было спокойно.

Служащий посольства сказал: «Вы можете пойти в гостиницу и позвонить оттуда напрямую». Я спросил: «Какую гостиницу Вы имеете ввиду?»

Они спросили: «А разве вы не в Москве?»

“Нет, мы в Сибири».

Они сказали, что приказ всем американцам покинуть страну уже был отменен, так как ситуация в стране стабилизировалась. Мы даже и не знали, что американцы должны были уехать домой. Мы были в безопасности и хорошо проводили время. Я рассказал об этом представителю американского посольства и попросил их передать нашим семьям, что у нас все хорошо. Они пообещали это сделать, но им так и не удалось дозвониться.

Все это было довольно волнительно. Я нахожусь во время революции почти что на том же самом месте, где я был, когда я был ребенком, во время первой революции, в результате которой к власти пришли коммунисты в 1917-1919 годах. Я был здесь при начале коммунизма в России, и я снова был здесь и стал свидетелем его падения.

Проповедь Божьего Слова на немецком

Также в тот вечер поездом из Барнаула приехала жена моего племянника и их двое детей. У меня было время поближе познакомиться с ними. Жена моего племянника оказалась замечательным человеком. У них двое чудесных детей с интересными именами. В русском языке есть несколько имен, которые могут быть и мужскими, и женскими в зависимости от окончаний. Сына Якова и Елены звали Валентином, а дочь – Александрой. Когда меняется окончание имени, меняется смысл имени. Их дети были очень красивыми и умными. Дочери было семь лет, а сыну – пять. Они были очень вежливыми и интересными. Их мама, Елена, выразила признательность за подарки, которые я привез.

Тем вечером на службе было полно людей. Многие были вдовами, чьи мужья были ликвидированы так же, как и мой брат в то же самое время. Они замечательно спели песни и на немецком, и на русском. Мне понравилось проповедовать на немецком языке, чего я не делал уже многие годы. Людям очень понравилась проповедь из первой главы первого послания Иоанна. Обычно у них служит нерукоположенный священник.

Свидетельство по телевидению

После службы Виктор и Катя отвезли нас назад домой к Павлу и Лене. Там нам передали сообщение, что звонила журналистка и хотела взять у меня интервью для Барнаульского радио и телевидения. Она оставила сообщение, что позвонит еще раз. Эта женщина пришла на следующий день и взяла у меня интервью. Она сказала мне, что я могу говорить свободно. Я могу рассказать о нашем побеге из России и о том, чем мы занимаемся сейчас, но я не обязан был рассказывать все во всех подробностях, если не хотел. Она уверила меня, что теперь в стране действительно существует полная свобода слова.

Я с удовольствием рассказал о том, как мы покинули Советский Союз и оказались в Китае в 1929 году, как мы добрались до Америки, и как Бог благословил нас на нашей новой родине. Я был очень рад, что у меня была возможность рассказать свидетельство о Божьем руководстве в нашей жизни.

Семья Лены

Я был рад снова встретиться с некоторыми членами Лениной семьи и познакомиться

с ними поближе. Эльвира работает в больнице и хорошо говорит по-немецки. Виктор, который возил нас везде на машине, также хорошо говорил по-немецки. Он и его жена Катя и их двое детей переехали в Германию в начале 1995 года. Катя – русская и сейчас она учит немецкий. Также пришли разные другие дети: Эмма и ее муж, Эльвира и ее муж, и Павел, и его жена Тамара. Все это было дети Лены.

Их старший сын Александр служил в армии и находился недалеко от Ленинграда (который сейчас снова называется Санкт-Петербург). Я спросил, сможем ли мы навестить его, когда мы будем в Ленинграде. Они уже позвонили ему и сказали, что я приеду туда. Они дали мне его адрес и попросили меня отправить ему телеграмму, когда я приеду в Ленинград, и он навестит меня в гостинице.

Вся семья собралась вместе, чтобы попрощаться, хотя была середина рабочего дня. Некоторые даже отпросились с работы. Виктор и Катя снова вызвались отвезти меня обратно в Гришковку, к Фризенам, где я провел первый вечер. Когда все члены этой семьи снова собрались вместе, каждый принес какой-то сувенир. Также в тот вечер я познакомился с двумя детьми дочери моего брата Тины. Сама она уже умерла.

Каким коротким показался наш визит! Как чудесно было встретиться всей семьей и ощутить свои семейные узы и узы веры. Нас поразило, как Бог заботился о них за все годы нашего отсутствия. Прошло 62 года с тех пор, как мы уехали, и все эти родственники появились на свет после этого. Это была замечательная возможность и дар от Господа, что мы смогли познакомиться с ними.

На следующее утро мы попрощались с Леной и Павлом и с Виктором и Катей, которые остались там на одну ночь. Мы встали в кружочек, помолились и попрощались. Две Елизаветиных сестры тоже приехали из своих деревень, чтобы попрощаться. Они подарили мне сувениры, которые напоминали мне об их любви. От семьи я получил блестящий медный самовар. Самовар является историческим предметом русской кухонной утвари, который крестьяне раньше разжигали деревянными лучинами, чтобы вскипятить воду для чая, когда приходили гости. Самовар, который они подарили мне, был электрическим.